– Послушай, что я скажу. Я дам тебе работу в отеле. Будешь мыть посуду. Ну и делать кое-какую уборку. Сомневаюсь, что твоя мать сможет тебя содержать. И запомни: если ты меня подведешь, вы с ней в два счета окажетесь на улице.

И не успела она открыть рот, чтобы поблагодарить его, как он уже подошел к машине, шуганув вертевшихся рядом мальчишек.

Она знала мистера Рэдклиффа чуть ли не с рождения. Большинство жителей Айнсвилла его знали: он был владельцем единственного отеля в городе, а также сдававшихся в аренду дешевых деревянных домов. Она помнила те времена, когда мама, еще не попавшая в алкогольные сети, прислуживала по вечерам в баре отеля, а за Фрэнсис присматривала тетя Мэй. Уже позже тетя Мэй проклинала тот день, когда посоветовала матери Фрэнсис устроиться в отель, но «в таких захолустных городишках, как этот, дорогая, приходится брать то, что дают, разве нет?».

Хотя сама Фрэнсис на работу в отеле не жаловалась. По крайней мере, в первый год. Каждый день, сразу после девяти, она являлась на кухню, где трудилась под надзором молчаливого китайца, который сердито хмурился или замахивался на нее огромным кухонным ножом, если она плохо мыла или резала овощи. Она убирала кухню, надраивая полы шваброй с черной щетиной, до четырех помогала готовить еду, затем приступала к мытью посуды. Ее руки покраснели и загрубели от горячей воды, а спина и шея болели от стояния внаклонку над раковиной. Она научилась проходить, не поднимая глаз, мимо появлявшихся после полудня женщин, которые только и умели, что пить да грызться между собой. Но она была счастлива возможности зарабатывать деньги и хоть как-то упорядочить хаос их с матерью жизни.

Мистер Рэдклифф удерживал квартирную плату и давал ей немного сверх того, ровно столько, чтобы хватало на еду и домашние расходы. Она купила себе новые туфли, а маме – кремовую блузку с бледно-голубой вышивкой. Именно такие блузки, в ее представлении, носили порядочные матери. Ее мать даже растроганно всплакнула, сказала, что дай только срок – и она снова встанет на ноги. И тогда Фрэнсис сможет уехать учиться в колледж, как в свое время обещала ей тетя Мэй. Подальше от этой вонючей дыры.

Но когда Фрэнсис сняла с матери заботы о доме и деньгах, взвалив их на свои худенькие плечи, та вообще запила горькую. Время от времени она приходила в бар в сильно декольтированном платье и стояла, облокотившись на стойку. А потом, естественно, начинала заговаривать с мужчинами в баре и с работавшими там девушками, пыталась прихлопнуть несуществующих мух и орала на Фрэнсис дурным голосом, в котором чувствовались злость и безмерная жалость к себе. И в результате мать заваливалась на кухню, чтобы предъявить дочери накопившиеся претензии: что та слишком хорошо одевается, что зарабатывает себе на жизнь, что вообще появилась на свет, тем самым разрушив ей жизнь, – и так до тех пор, пока Хун Ли не вышвыривал ее вон, сграбастав мощными руками. После чего сердито зыркал на Фрэнсис, словно она виновата в том, что у нее такая мать. А Фрэнсис и не пыталась защищать ее: она уже давным-давно поняла, что это совершенно бесполезное занятие.

Фрэнсис только одного не могла взять в толк: откуда при их бедности у мамы деньги, чтобы каждый день напиваться в хлам.

А потом в один прекрасный день мама исчезла – со всей вечерней выручкой.

Позволив себе пятиминутный перерыв, Фрэнсис сидела на перевернутой бадье в подсобке и ела намазанный маргарином хлеб, что оставил для нее Хун Ли, но внезапно услышала взволнованные голоса. Не успела она поставить тарелку и встать, как в подсобку ворвался мистер Рэдклифф.

– Где она? Где эта вороватая шлюха?

Фрэнсис так и замерла с вытаращенными глазами. Она уже знала, по привычной пустоте внизу живота, о ком он говорит.

– Она испарилась! А вместе с ней и вся моя треклятая касса! Ну и где она может быть?

– Я… не знаю, – запинаясь, прошептала Фрэнсис.

Мистер Рэдклифф, обычно весьма вежливый и обходительный, превратился в разъяренного дикаря с багровым лицом, его грудь выпятилась вперед так, что казалось, накрахмаленная рубашка вот-вот лопнет, его огромные руки сжались в кулаки, словно он с трудом сдерживался. Он смотрел ей в глаза, наверное, целую вечность, явно прикидывая, врет она ему или нет. И ей показалось, что еще немного – и она описается со страху. Но затем он ушел, громко хлопнув дверью.

Они нашли ее два дня спустя, в бессознательном состоянии, за лавкой мясника. Денег при ней не оказалось, только пустые бутылки. Туфли тоже куда-то подевались. И вот как-то вечером на той же неделе мистер Рэдклифф зашел к ней, чтобы «потолковать», затем вернулся в отель и сообщил Фрэнсис, что они с ее матерью решили: будет лучше, если та на время уедет из города. С ней невозможно вести дела. И Льюкам теперь вряд ли хоть кто-нибудь поверит в кредит. Он лично проводил ее.

– Только до тех пор, пока она немного не выправится, – сказал он. – Хотя бог его знает, сколько это займет времени.

Фрэнсис была так потрясена, что не могла говорить. А когда она в тот вечер вернулась домой и ее встретили гнетущее молчание их маленького дома, куча счетов на кухонном столе и сумбурная записка, из которой совершенно невозможно было понять, куда уехала мать, Фрэнсис уронила голову на сложенные руки и просидела так до тех пор, пока ее не сморил сон.

И вот почти три месяца спустя ее вызвал к себе мистер Рэдклифф. К этому времени мрачная тень матери уж больше не нависала над ней. Люди, завидев ее, перестали шушукаться, некоторые даже говорили «привет». Хун Ли всячески старался ее утешить: следил за тем, чтобы в ее обеде непременно были кусочки говядины и баранины, а еще чтобы она делала перерывы на отдых. Как-то он даже оставил ей два апельсина, хотя и не захотел в этом признаться, а когда она его уличила, шутливо замахнулся на нее мясницким ножом. Девушки из бара справлялись о ее делах и по-сестрински дергали за косички. Одна даже предложила выпить после окончания смены. Она, естественно, отказалась, хотя и была благодарна. И когда уже другая девушка, сунув голову в дверь кухни, сказала, что Фрэнсис вызывают в кабинет хозяина, она испугалась, что ее тоже могут обвинить в краже. Яблоко от яблони недалеко падает – так говорили в городе. Дурная кровь непременно даст о себе знать. Но, когда она постучалась и вошла, мистер Рэдклифф вовсе не выглядел сердитым.

– Присаживайся, – сказал он, посмотрев на нее вполне благожелательно. Она села. – Я собираюсь попросить тебя освободить дом. – И, не дав ей открыть рта, продолжил: – В Квинсленде из-за войны скоро все изменится. Здесь появятся войска, и жизнь в нашем городе закипит. Мне сказали, что вот-вот приедут люди, которые смогут платить за дом гораздо больше. В любом случае, Фрэнсис, не дело такой юной девушке жить в одиночестве.

– Но я же вовремя вношу арендную плату, – запротестовала Фрэнсис. – И еще ни разу вас не подвела.

– Я прекрасно знаю об этом, моя дорогая, и я не из тех, кто способен вышвырнуть тебя на улицу. Ты переедешь сюда. Ты можешь жить в комнате наверху, где обычно ночевал Мо Хаскинс. Ну, ты знаешь. И я уменьшу арендную плату, у тебя останется больше карманных денег. Ну как, по рукам?

Его уверенность в том, что она обрадуется такому щедрому предложению, была столь велика, что у нее не хватило духу сказать, что хибара на Ридли-стрит была ее единственным домом. Что после отъезда матери она уже начала получать удовольствие от своей независимости, что она уже не чувствует, будто балансирует на краю пропасти. И что она не нуждается в его одолжениях.

– Пожалуй, я лучше останусь дома, мистер Рэдклифф. Я… я отработаю. Возьму лишнюю смену, чтобы оплатить квартирную плату.

Мистер Рэдклифф тяжело вздохнул:

– Фрэнсис, мне очень хотелось бы тебе помочь, святая правда. Но когда твоя мать умыкнула кассу, она проделала очень большую дыру в моем бюджете. Очень… большую… дыру. Дыру, которую мне надо каким-то образом залатать. – Он встал и подошел к ней. Его рука тяжело легла ей на плечо. – Но вот что мне нравится в тебе, Фрэнсис. Ты труженица, не то что твоя пропащая мамаша. Решено: ты переезжаешь сюда. Такая девушка, как ты, не должна тратить свои лучшие годы на заботы об арендной плате. Тебе надо выйти в люди, принарядиться, немного повеселиться. И вообще, негоже молодой девушке жить одной… – Он сжал ее плечо. Она была не в силах пошевельнуться. – Нет. Значит, так. Ты перевезешь свои вещи в субботу, а все остальное я возьму на себя. Пришлю тебе в помощь одного из своих ребят.